Могилёв


Был день -- как хлеб, румяным и хрустящим.
Искрил снежок. Деревья на валу
Вздымали вверх безлиственные ветки.
В автобусе, среди других зевак,
Знакомящихся с городом впервые,
Я ехал навестить родную бабку.
Ее я помнил плохо,-- в сорок первом
Мы не смогли приехать в Могилев
И сняли дачу возле Ленинграда.

Экскурсовод простуженно вещал
Про школы, комбинаты и больницы,
Про новый шумный город, непохожий
На городок, где прожил я у бабки
Четыре тихих довоенных года,
Которые во снах доныне пахнут
Антоновкой и утренним дождем.

Экскурсовода слушал я вполуха,
Поскольку был в то время озабочен
Возможной близостью с инструктором туризма,
Весёлой девушкой с прекрасными ногами
И волосами, светлыми, как стружки.
Планировался вечером банкет,
Где сесть мы с нею собирались рядом.

Я плохо помнил бабку, так как бабка
И двигалась, и говорила тихо,
Но помню, как охватывало дом
Варение варенья из малины,
Торжественностью схожее с обрядом,
Где медный таз сиял подобно солнцу,
Лучи распространяя, а над ним,
Как облака на ветреном закате,
Вскипала жарко розовая пена.

На берегу Днепра под обелиском
Лежали безымянные герои,
Лиловый дым над трубами заводов
В безветрии вздымался вертикально,
И солнцем свежевымытые окна
Сияли в институтских корпусах.
Потом автобус вдруг остановился,
И кто-то молвил: "Лупполовский лагерь".

Я, шапку сняв, смотрел в недоуменьи
На стройками заставленный пустырь,
На груды досок, кирпича и щебня,
Себе внушить стараясь понапрасну,
Что где-то здесь, под этой мёрзлой глиной,
Под ржавчиной водопроводных труб,
Под мусором строительных отходов,
Лежит теперь моя родная бабка,
А должен был лежать бы я и сам.

Так я смотрел, стараясь отыскать
Хотя бы столб какой-то или камень,
Но ничего, конечно, не нашёл
Меж котлованов, рытвин и заборов,
Где в сорок первом бабку вместе с тёткой
И сотнями таких же, как они,
Полуживыми закопали в землю,
Не потрудившись толком расстрелять.

Неподалёку башенные краны
Перемещались важно. Экскаватор
У котлована свежего пыхтел.
Всё было срочной занято работой,
Пейзаж был тот же, что десятки раз
Я видел у себя под Ленинградом.
И я подумал: "А была ли бабка?
Быть может, вовсе не было её?

И не было её бесшумных рук,
И меди, излучающей сиянье,
И аромата яблок, что лежали
Меж звёздами на старом чердаке?"
Её существованье и уход
Теперь навряд ли кто-нибудь заметит,
Поскольку бабка, я упоминал,
И двигалась и говорила -- тихо.

А между тем экскурсия кончалась,
Все шумно вспоминали об обеде,
Автобус сотрясался, ныли стёкла,
Моя соседка весело болтала,
И не успел подумать я про бренность
Тех, кто ушел, и о самом себе.

1974