Баллада о спасённой тюрьме


Я это видел в шестьдесят втором --
Горела деревянная Игарка.
Пакеты досок вспыхивали жарко --
Сухой июль не кончился добром.

Дымились порт, и склады, и больница,--
Валюта погибала на корню,
И было никому не подступиться
К ревущему и рыжему огню.

И, отданы милиции на откуп,
У Интерклуба, около реки,
Давили трактора коньяк и водку,
И смахивали слёзы мужики.

В огне кипело что-то и взрывалось,
Как карточные -- рушились дома,
И лишь одна пожару не сдавалась
Большая пересыльная тюрьма.

Горели рядом таможня и почта,
И только зэки, медленно, с трудом,
Передавая вёдра по цепочке,
Казённый свой отстаивали дом.

Как ни старалась золотая рота,
На две минуты пошатнулась власть:
Обугленные рухнули ворота,
Сторожевая вышка занялась,

И с вышки вниз спустившийся охранник,
Распространяя перегар и мат,
Рукав пожарный поправлял на кране,
Беспечно отложивши автомат.

За рухнувшей стеною -- лес и поле,
Шагни туда и растворись в дыму.
Но в этот миг решительный на волю
Бежать не захотелось никому.

Куда бежать? И этот лес зелёный,
И Енисей, мерцавший вдалеке,
Им виделись одной огромной зоной,
Граница у которой -- на замке.

Ревел огонь, перемещаясь ближе,
Пылали балки, яростно треща,
Дотла сгорели горсовет и биржа,--
Тюрьму же отстояли сообща.

Когда я с оппонентами моими
Спор завожу о будущих веках,
Я вижу небо в сумеречном дыме
И заключённых с ведрами в руках.

1988