В СИСТЕМЕ ДЕКАРТА
Александр Моисеевич, в свое время химики ставили в вину Александру Бородину увлеченность музыкой, а музыканты сетовали, что он слишком отвлекается на химию. К вам подобных претензий не предъявляют? Нет, хотя, возможно, выбери я что-то одно, я бы достиг большего, но я не мог и не могу расстаться ни с наукой, ни с авторской песней. Давайте начнем с науки. Как бы вы охарактеризовали ее сегодняшнее состояние?
Не знаю, была ли это осознанная политика или обычное наше головотяпство, но последние десять лет по отношению к российским ученым практиковался чуть ли не геноцид. Потому что человек, даже если он одинок и нетребователен, на зарплату менее ста долларов в месяц не выживет, а уж с семьей тем более. И вопреки этому наука в России не только не умерла, но и двигается вперед. Более того, приходят молодые люди, фанатично преданные науке, которые работают за идею, хотя это и неправильно. Во всех странах мира давно поняли, что ученые должны жить по-человечески, а у нас по-прежнему все держится на подвижниках. Разумеется, я сужу по тому, что происходит в моей отрасли. Даже самым далеким от океанографии людям хочется знать, была ли Атлантида и если была, то где. А вы ведь ее вроде бы нашли. Я уверен, что Атлантида была, а насчет «где» у меня есть собственное мнение, подкрепленное научными данными, и оно отличается от общепринятого. Но говорить о том, что кто-то «нашел» Атлантиду, можно будет только после того, как теория будет подтверждена практикой. Если не ошибаюсь, несколько лет назад такая экспедиция планировалась?
Да, под эгидой ЮНЕСКО, но увы... Грянул дефолт, и нам стало не до Атлантиды. Говорят, французы недавно что-то нашли. И чуть ли не там, где мы и предполагали, но я сам никаких сообщений пока не видел. Александр Моисеевич, теперь, если можно, перейдем к вашей творческой ипостаси. У вас только что вышла новая книга. Называется она «И жить еще надежде». Это мои воспоминания, в которые частично вошла старая книга «След в океане». В частности, я много рассказываю и об Окуджаве, и о Льве Разгоне, и о других людях, с которыми меня сталкивала судьба. Еще одна новая тема это развитие русской авторской песни в эмиграции, в частности в Израиле и в Германии, ведь песня, слово это то немногое, что можно увезти с собой за границу, куда люди уезжали и уезжают отнюдь не от хорошей жизни. А с чего для вас началась авторская песня? На одной из встреч мне задали вопрос, кто был моим любимым бардом, когда я учился в школе. И я растерялся, не зная, что ответить... В то время никаких бардов и менестрелей в России не было и просто быть не могло, а появись они, товарищ Сталин очень быстро разобрался бы со столь упадочническим и чуждым искусством. Можно было, конечно, назвать Пушкина, но тогда я еще не открыл, что он среди всего прочего был еще и автором-исполнителем. Известно, что он напевал свои стихи Анне Петровне Керн, а если проанализировать цитируемую Александром Сергеевичем якобы народную песню «Как за церковью за немецкой», создается полное впечатление, что она написана им самим. Но это очень отдаленный исток, а что стало началом авторской песни в том виде, в котором мы ее знаем? Булат Шалвович Окуджава как-то сказал, что авторская песня родилась и умерла на московских кухнях, но для меня это было не так. Я к ней шел словно бы с двух сторон. От Марка Бернеса, а точнее, с «Темной ночи», в которой впервые зазвучали доверительные и очень личные интонации, столь несвойственные советскому официальному искусству мажорному и обезличенному. Вторым толчком стали песни, услышанные на Севере, которые меня поразили до глубины души. Когда я пытался узнать, кто же автор, то мне суровые мужики объясняли, что песня народная, а автора скоро выпустят. Что-то подобное, помнится, говорили и про некоторые ваши песни. Если бы! Мне на Кольском полуострове показали... могилу человека, написавшего «На материк». Причем показавшие были так уверены в своей правоте, что я не рискнул признаться в авторстве, люди они были серьезные, вдруг бы решили настоять на своем. Это был единственный подобный случай?
Когда я не сказал, что это я? Нет, были и другие. Однажды я спрятался за ошибку диктора одного из «голосов», который назвал автором «Чистых прудов» Юрия Визбора. Дело было на корабле в присутствии особиста, который уже предвкушал, как сделает меня невыездным, так что пришлось поступиться авторством. А недавно произошел забавный случай с еще одним стихотворением. Меня уговорили сходить на прием к врачу-психотерапевту. Блокада, Крайний Север и глубоководные погружения здоровье и нервы не укрепляют, так что пришлось идти проверяться. Как водится, мне предложили разные тесты и все такое прочее. Потом врач, интересная молодая дама, все посмотрела и говорит, что мне нужно избавиться от страха, а я ей возьми и прочитай: Я слышала, что недавно произошло очередное приключение с «Женой французского посла»? А с ней постоянно что-то происходят. Я уже устал повторять, что, во-первых, песня написана давно, когда я еще имел моральное право на некоторые фривольности, а, во-вторых, ничего не было. Тем не менее, отзвуки моих сенегальских похождений продолжают поступать, причем в самых неожиданных формах. Недавно мои сотрудники (а я в свободное от песен время заведую научной лабораторией) притащили мне переводной женский роман. Там все как положено: герой и героиня много и с выдумкой занимаются сексом, а в перерывах ходят в гости и иногда разговаривают. И вот герой (кажется, его звали Стив) однажды сел за фортепиано и спел какую-то песню на чужом языке, а на вопрос героини, что это, рассказал душераздирающую историю. Оказывается, у героя был друг, русский летчик, сбитый во Вьетнаме и не пожелавший возвращаться в СССР. И вот этот друг Стива, будучи в Сенегале, имел бурный роман с женой французского посла, после чего ему другие женщины не нужны. И он написал песню, посвященную его французско-сенегальской любви. А если серьезно, то как оцениваете сегодняшнее с стояние российской авторской песни?
Авторская песня живет и развивается по законам реки: она то мельче, то глубже, то быстрее, то медленнее, то течет рез пороги и перекаты, то внезапно выходит на большое русло. Это вполне естественно. В целом за авторскую песню в Росси совершенно спокоен, потому что она, так же как и российская поэзия, в отличие от науки непотопляема и неуничтожима. Более того, чем хуже живет страна, тем выше и чище звучат голоса поэтов, это подтверждает вся история нашей страны. Да, был у нас недавно короткий период, когда казалось, что вечные российские проблемы и противоречия остались позади, все замечательно, вокруг сплошная демократия, говори и пиши, что хочешь. Но попсой забивали не только авторскую песню...
Безусловно. Когда меня два года назад привлекли к участию в Выборгском кинофестивале, я поразился, в каких чудовищных условиях работают наши кинематографисты. Не случайно, что главные фигуры на фестивале не режиссеры и не актеры, а продюсеры, то есть люди, которые добывают деньги и пробивают проекты. Если в старые времена существовал жесточайший идеологический пресс, то сейчас не менее жестким фильтром стали требования тех, кто дает деньги. Вы говорите об этом в прошедшем времени? Лучше сказать в проходящем. С одной стороны, люди устали от разнузданности и агрессивной безвкусицы, им хочется настоящего чувства, настоящих мыслей, настоящей красоты. С другой стороны (и это достаточно неприятно), у меня такое ощущение, что мы сейчас на пороге нового этапа авторитаризма. Мне представляется, что мы идем к постепенному, тихому, без объявления войны и громких лозунгов, выдавливанию всех уцелевших элементов демократии. И вот тут-то, если вернуться к авторской песне и поэзии, появляется обширное поле для направления Галича, то есть осознанного и конкретизированного протеста, и для направления Высоцкого с его «все не так, ребята». Конечно, я бы предпочел, чтобы в моей родной стране мы жили спокойно и свободно, и потребности в магнитофониздате новой генерации не возникло бы, но слишком светлых перспектив (если брать политический аспект) я не вижу. Так что за поэзию и авторскую песню можно быть спокойным. А вам не кажется, что наряду с потребностью в самиздате в народе существует куда более выраженная потребность в пресловутой сильной руке? Разумеется. Тот же Лукашенко всенародно избран, нравится кому-то это или нет, но белорусы хотят именно его. В России абсолютно законно и единодушно избран Путин. Так что потребность в твердой руке, которая наведет порядок, существует в широких массах нашего замечательного населения. У России нет исторических традиций демократии. Мы тем и отличаемся от Европы, что там уже лет полтораста во главе угла стоит личность, человек, а у нас было и есть государство, государственные интересы. Конечно, проще всего это объяснить серостью и невежеством широких масс населения, но нельзя отмахиваться и от того печального факта, что в «демократический период» люди ничего, кроме ворья, которое пришло к ним на волне перестройки, и последующей приельцинской мафии, не видели. Народ устал от нищеты, воровства, неплатежей зарплаты, разгула преступности, а единственная знакомая историческая система, когда этого нет, тоталитаризм. И это не только к России относится. При Гитлере в Германии была самая низкая преступность, куда меньшая, чем сегодня. Потому что вместо множества преступников-единоличников был один преступник государство. Александр Моисеевич, а вы согласны с Галичем, сказавшим о тех, кто претендует на однозначное лидерство: «Не верьте ему! Гоните его! Он врет, он не знает, как надо!» Безусловно, согласен. Если человек бьет себя в грудь и кричит, что он говорит от имени народа, от имени страны, значит, он жулик. Вопрос, который вам наверняка уже надоел. Вы почти тридцать лет живете в Москве. Вы стали москвичом или продолжаете ощущать себя петербуржцем? Ощущаю я себя ленинградцем. Именно ленинградцем, а не петербуржцем, хотя имперская история этого города вызывает у меня и восхищение, и интерес. У меня много стихотворений посвящено Петербургу, но сам я ленинградец, хотя наша семья - выходцы из города Могилева. В начале 20-х годов мои отец и мать уехали учиться и работать в Ленинград, но я продолжаю считать Белоруссию своей исторической родиной. Тем более что в 1942 году фашисты уничтожили всех моих могилевских родственников, в том числе и бабушку по отцовской линии, и теток. Белорусская земля навсегда является для меня родной, потому что там остались мои предки. В этом ключе несколько удивляет позиция, которую вы занимаете по отношению к открытию в России мемориальных немецких кладбищ.
Было бы очень страшно войти в новый век с ненавистью и пережитками войны, ее отголосками, осколками, которые, как осколки от снарядов, застряли в наших душах. Это те семена, которые, как в древнегреческой легенде, могут прорасти ненавистью и новой войной. И в меру своих сил уничтожать их я для себя считаю принципиальным. Песни о примирении вы написали по заказу немецкого телевидения?
Первую я написал под влиянием выставки детских рисунков, посвященных войне; вторая написана по заказу, но я не смог бы ее написать, не будь она созвучна моим чувствам, моим мыслям. Вы часто бываете в Германии. Как вам кажется, для немцев фашизм действительно пройденный этап? Надеюсь, что да. Во-первых, снаряд в одну воронку дважды не падает, во-вторых, в современной Германии, слава Богу, карают даже за ношение фашистской атрибутики. Я своими глазами видел демонстрацию в Берлине, в годовщину начала Холокоста 1938 года, и там шли одни немцы, лично я не видел ни одного еврея. Я спросил, в чем дело, и какой-то молодой человек мне терпеливо объяснил, что произошедшее тогда позор нации. Это чувство раскаяния настолько глубоко в нынешних немцах, что фашизм может подняться где угодно, но не в Германии. Сейчас нет-нет да раздаются голоса, что зря мы войну выиграли... Для меня ответ очевиден. Если бы шестьдесят тысяч немецких солдат не легли под Старой Руссой, если бы, не дай Бог, Ленинград не устоял, нашего с вами разговора просто не было бы. Другое дело, что нельзя годами, десятилетиями жить ненавистью. К счастью, это в России понимают. В дни 60-летия начала блокады я чуть ли не целый день простоял у памятника Достоевскому на Владимирской площади, где корреспонденты спрашивали прохожих, что для них значит блокада, испытывают ли они ненависть к немцам и раздражение, слыша немецкую речь, и так далее. Так вот все без исключения от 93-летней старухи до каких-то панков с серьгами в носу и ушах отвечали, что дело не в немцах, а в фашизме, что народ не виноват. И я понял, что в своих мыслях не одинок, хотя бывает и другое. В той же Сологубовке молодая женщина, ухаживающая за немецкими могилами, говорила, что на пятьдесят шестом году Победы ей вслед кричат «немецкая подстилка». В ком-то ненависть остается, но мы не можем, не имеем права тащить ее в новый век. А вообще вы оптимист или пессимист? Несмотря на некоторые свои мрачноватые стихи и заявления, несмотря на свой возраст, я оптимист, причем убежденный. Впрочем, иначе в России просто не выжить. Мы страна неисправимых оптимистов. Беседовала Вера Камша |
||
биография | тексты | дискография | библиография | фотоальбом | афиши | картинная галерея | пресса купить книгу | написать письмо | гостевая книга | карта сайта |