главная страница | пресса

«Не будет Петербурга, останется одна азиатчина»

За окном — громадные дома на холмах и словно нечаянно среди них позабытые рощицы. Расчетливая функциональность пейзажа конца XX века — просторный московский Юго-Запад.
Но из комнаты, в которой мы сидим у старинного письменного стола, открываются иные виды. Через множество других «окошек» можно разглядеть то Летний сад, то Мойку — за стеклом в рамочках гравюры, рисунки. Как начало поэмы хозяина этого дома Александра Моисеевича Городницкого, которому сегодня исполняется 65.








Припоминаются неточно
Минувшей жизни времена.
Припоминается лишь то, что
Когда-то видел из окна.
Где все, что мне принадлежало,
Принадлежит уже не мне, —
Витраж осеннего канала
На Петроградской стороне,
И ангел в облаке высоком
Над Петропавловской стеной.
Ландшафт, зажатый в рамках окон,
переменился. Под Луной
Все в мире видится иначе,
Когда снаружи из окна
Пустырь окраины маячит
И дома блочного стена...

Впрочем, независимо от перемены заоконного пейзажа, Ленинград, Петербург, Питер всегда был и остается и героем, и фоном поэзии Городницкого — начиная с легендарных «Атлантов». То «зыбкие, дрожащие огни, мерцавшие над Невским и Литейным» в окне питерского «Сайгона», припоминаются ему на пересечении Бродвея и Двадцать Пятой авеню. То во всех стоящих у моря на плоской суше городах он без труда находит

...аналог
Канала Грибоедова и Мойки,
И все яснее видится с годами
Родного дома сумеречный абрис,
Хотя в Нью-Йорке или Роттердаме
Искать нелепо ленинградский адрес.

Так и получается, что приходишь к знаменитому поэту, барду, ученому, наконец, академику, ленинградцу по происхождению и москвичу по месту жительства, чтобы поговорить о его юбилее, а разговор получается о Петербурге.

— Когда-то давно в «Ленинградской песне» вы предупредили:

Десятки различных примет
Приносят тревожные вести —
Дворцы и каналы на месте,
А прежнего города нет.

Нет в городе и многих его приметных жителей. Петербург потихоньку пустел, все разъезжались — если не за границу, то в Москву...

— Не все. В Ленинграде живут замечательные люди, мои друзья. Например, Яков Аркадьевич Гордин, один из крупнейших просветителей современности. Прекрасные люди собираются вокруг альманаха «Петрополь» во главе с Николаем Якимчуком, редактором, сделавшим «Петрополь» одним из лучших в стране литературных альманахов, удерживающим высокий художественный ценз. Питерские журналы «Звезда» и «Нева» вполне конкурентоспособны по уровню литературы со столичными «Новым миром» и «Знаменем». То, что они меньше увлекаются постмодернизмом и всякими сердитыми современными молодыми людьми, их только украшает. Да, печально, что сгорел Дом писателей, что он, вероятно, не вернет свой статус, — это грустная ситуация. Но наблюдается тенденция приближения питерских классиков к дому. Вот Андрей Битов говорил мне, что чаще бывает там, чем в Москве.

— К счастью, вы тоже не редкий гость на родине. Как вам она?

— Каждый раз замечаю нерадостные прозаические перемены. Например, после нормальной работы московского транспорта питерский просто ужасает. Трамвай — будто после блокады ходит раз в час, какие-то страшные нищие бродят по вагонам, дороги такие, что только на танках по ним и можно благополучно ездить.
Непонятно, как работают водители. Скрежет, грохот. В силу ли это питерской нищеты, в силу ли бесхозяйственности, но смотреть больно. Мой друг Михаил Кане живет на 3-й линии Васильевского острова (это же самый центр!), и уже лет восемь, сколько я помню, там ямы зияют. Впрочем, Питер — многострадальный город с тяжелой судьбой. Его построили как окно в Европу, которое тут же заколотили досками. Он тонул в болотах, его расстреливали и большевики, и фашисты. Морили голодом. Строили купчинские коробки. Ему везло на губернаторов типа Василия Сергеевича Толстикова и Григория Васильевича Романова — более оголтелых борцов с интеллигенцией я не представляю. Ведь не случайно же и Жданов в своем знаменитом докладе выбрал мишенью именно журналы «Звезда» и «Ленинград», именно ленинградцев Ахматову и Зощенко. Это был удар по городу.

— И все же на каждом вашем концерте поется про город: «Покуда живешь ты — и мы как-нибудь проживем».

— Да! Во время моего последнего приезда в Петербург, в феврале, я был на очередной годовщине гибели Пушкина, у меня были концерты, и мне довелось увидеть в Сестрорецке работу начинающего режиссера, драматурга, но известного барда Антона Духовского — спектакль «Кадеш». В нем играют семеро ребятишек из детского театра «Муравейник». Это пьеса Антона, посвященная Янушу Корчаку. Знаете, минут через пятнадцать после начала спектакля я вдруг заметил, что мой носовой платок — мокрый от слез. Очень хороший актер может сыграть так же, как ребенок. Но переиграть ребенка не дано ни одному актеру. Я просто испытал шок — все, что происходило на сцене, было обращено прямо в сердце Вот это и есть — Ленинград, Петербург, город талантливых, интеллигентных людей.

— Но Москва и Петербург сливаются, вот сейчас построят высокоскоростную магистраль, получится один громадный мегаполис.

— Нет, они разные. Я люблю Питер, его серое небо, его прямые линии. Люди по этим проспектам идут спокойно, не бегут, загнанно глядя друг на друга. Нева течет медленно...

— В вашей домашней галерее, в этом маленьком музее, где собраны ленинградские пейзажи, прежде всего в глаза бросаются две гравюры, про которые не ошибешься, если скажешь, что это работы Рудольфа Яхнина: на одной — дом на Крюковом канале, на другой — Летний дворец Петра.

— Да, это работы Рудика, моего друга, замечательного человека, доброго, трогательного, чем-то похожего на Рембрандта. Недавно его не стало. А его гравюра, на которой Крюков канал, напоминает мне не только о нем, но и другого моего близкого приятеля — Станислава Погребицкого, погибшего в 60-м году на реке Северной. Его памяти я посвятил песню «Перекаты». Вот в этом доме, нарисованном Рудиком, слева от арки в первом этаже была квартира профессора Погребицкого, с сыновьями которого я дружил. В этой квартире мы часто собирались... А Летний дворец... Если бы не этот подарок Рудика, я, может быть, не задумался бы о том, сколько в нем окон и на какие стороны света они смотрят. Но парусник, изображенный художником на заднем плане, побудил к песне.

Плывет наш кораблик пузатый,
Попутный поймав ветерок.
Полдюжины окон на Запад,
Полдюжины — на Восток...

Да эта дюжина — тоже символ нашего города: именно Санкт-Петербург — европейская надежда России, если его не будет — останется одна азиатчина.

— Александр Моисеевич, вы — патриарх бардовской песни, выдающийся ученый, исследователь океана, у вас высокие научные звания. Но иногда кажется, что в первую очередь вы — историк. Потому что во многих ваших стихах выведены некие исторические формулы, необыкновенно точные и все объясняющие, запоминающиеся. Например, «постоялые дворы — аэропорты девятнадцатого века»...

— Это любимая тема поддерживавшего меня всегда Натана Яковлевича Эйдельмана. Возможно, моя тяга к истории объясняется том, что история — моя несостоявшаяся любовь. В 1951 году, когда я кончил школу, меня с моим «пятым пунктом», конечно, не могли принять на исторический факультет Университета имени Жданова. А я всегда любил историю больше, чем литературу, всегда только о ней и мечтал. Мое поколение не было избаловано исторической правдой — наука о прошлом России была фальсифицирована, все извращалось, коверкалось, перевиралось в угоду марксизму-ленинизму. Помню, как в школе мы вырезали из учебников портреты Тухачевского, Блюхера. Так что свою историю мы начинаем открывать только теперь.

— Мы обычно оглядываемся на прошлое, чтобы что-то узнать о себе сегодняшних. И потому историки должны обладать некими пророческими способностями, они ведь знают какие-то законы развития общества. Как, по-вашему, сегодня можно сказать: «Безвременье, голод и смута// Страну ожидает теперь?»

— Ситуация очень сложная: внуки победителей в Великой Отечественной потерпели поражение в Афганистане, в Чечне. Такой позор всегда стимулирует страну к взрыву.

И сонная не ведает страна,
Что не в Чечне главнейшая потеря,
А в армии побитой, что страшна
Куда страшней подраненного зверя.
И покидая Терек или Вахш,
Вооруженнойуступая силе,
Она реализует свой реванш
На безоружных гражданах России.

Только что я смотрел очень сильный фильм Говорухина о целом поколении, подставленном под пули. Ради чего? Это подранки. И даже те, кто выжил, — у них в душе многое убито. С таким поколением может быть все что угодно. В то же время Россия остается многонациональной страной, в которой идея национальной исключительности не пройдет. Это могло случиться в Германии, мононациональной стране. Второе: военная машина в России развалена, ей не завоевать старых колоний, не вернуть «железную руку» СССР. Значит, войны не получится. Третье: мы сейчас настолько нищие, так крепко сидим на поводке у западных финансовых империй, что прерви эту пуповину — и начнется хаос, беды которого не могут не сознавать ни Зюганов, ни Жириновский. Не случайно и тот и другой ездят на поклон на Запад, пекутся о своем рейтинге. И как ни парадоксально, но все это и оставляет надежду, что удастся удержать страну в равновесии.

27 марта — юбилейный вечер Александра Городницкого в Политехническом музее в Москве, 10 апреля — в Питере, в Концертном зале у Финляндского вокзала. Он ждет друзей.

Гостила у юбиляра Елизавета БОГОСЛОВСКАЯ